Да уж, «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса – жуткая книга, и я, честно говоря, удивляюсь, как не замечал этого раньше, хотя читаю роман не в первый и даже не во второй раз.
Может быть, все дело в том, что раньше я еще не осознавал толком этого страшного явления – одиночества, и только в последние годы стал замечать сколь мы, люди, ужасно одиноки в этом мире.
Помню, что когда в первый раз прочитал «Сто лет одиночества», я был потрясен, с какой житейской непосредственностью Маркес пишет о происходящих в книге чудесах. Я еще не знал о том, что есть даже целое направление в литературе, которое зовется «магическим реализмом», но такой бытовой взгляд на чудесное вскружил мне голову (сейчас подозреваю, что дело было во мне самом – по глупой наивности юного возраста я этот скучный серый мир преображал своей верой в чудо). Мне мнилось, что раз чудесное – явление бытовое, то оно вполне может случиться и со мной (и ведь чудеса действительно случались).
Еще, при первом чтении, я увяз в жуткой путанице с именами. Когда перед моим внутренним взором прошли бесчисленные повторяющиеся Аурелиано и Хосе Аркадио, я уже и сам перестал понимать, читал я это уже, или только должен прочесть. Роман шел по кругу и если бы не закладка в книге, я бы точно запутался в этом повторяющемся раз за разом повествовании. Спасло меня от круговой бесконечности только то, что я все-таки добрался до финала.
При втором чтении романа «Сто лет одиночества» я заметил, сколь живыми и настоящими предстали передо мной все представители семейства Буэндиа. Стоило мне закрыть глаза, как весь их немалый род выстраивался в хронологическую колонну и я мог запросто отделить одного от другого, даже тогда, когда их не могли различить родные и близкие. Маркес каким-то образом создал удивительно живых героев, и я никак не мог поверить, что на самом деле их никогда не существовало (честно говоря, даже сейчас я не хочу в это верить). Нет, Буэндиа существовали, они даже являлись ко мне во сне и еще долго не давали мне жить моей собственной жизнью, которая по сравнению с их существованием была жалкой и пустой.
Потом я помню лишь все большее восхищение этим необыкновенным романом, детали которого становились все ярче, герои все более живыми, а история все более необыкновенной.
Но вот сейчас… Нет, я испытал не ужас, но такую ужасную тоску одиночества, которой, может, страдал сам создатель, перед тем как решился в холодной космической пустоте сотворить живой мир. Я только сейчас обратил внимание, что ни один герой романа не нашел избавление от своего одиночества, и все войны, в которые вступали Буэндиа были направлены лишь на одного врага – одиночество.
И самое страшное в этом произведении то, что никому ни разу не удалось одолеть могущественного врага. И испугала меня, может быть, именно догадка, что и я напрасно вступил в схватку с одиночеством. Я ее год за годом проигрываю. И, наверняка, каждый человек в этом безумном мире обречен вести войну с одиночеством. Весь свой век (сто лет). И этот враг даже много страшнее смерти, которую я приучился бояться с детства.
Но, хотя меня с ранних лет предупреждали о множестве врагов, никто не рассказал мне об одиночестве. Хотя вокруг меня были лишь ужасно одинокие люди – родители, которые уже давно не живут вместе, хотя до сих пор официально являются супругами, сестры, которые не живут с отцами своих детей, дети, которые… впрочем, это сугубо мое семейное дело, и, наверное, не следует об этом рассказывать (тем более здесь), но история моего собственного рода очень уж напоминает повествование о Буэндиа. Все эти люди, которых я очень люблю, и которые, наверняка, любят меня, спрятаны в тюрьме своего одиночества, и никак не могут вырваться из этого плена. И я, кажется, понимаю почему. И многие другие знают (а может быть даже и все), но не говорят об этом. Потому…
Однако, как я уже предупреждал, об этом не говорят. Хотя как минимум один человек все же решился рассказать об этом. И этот человек – Габриэль Гарсиа Маркес. А вот как у него это получилось (и получилось ли вообще), можно попробовать выяснить, прочитав «Сто лет одиночества». Впрочем, если моя догадка верна, труд сей бессмысленнен изначально. Но решать не мне.